Неточные совпадения
Обратный путь был так
же весел, как и путь
туда. Весловский то пел, то вспоминал с наслаждением свои похождения у мужиков, угостивших его водкой и сказавших ему: «не обсудись»; то свои ночные похождения с орешками и дворовою девушкой и мужиком, который спрашивал его, женат ли он, и, узнав, что он не женат, сказал ему: «
А ты на чужих жен не зарься,
а пуще всего домогайся, как бы свою завести». Эти слова особенно смешили Весловского.
— То зачем
же ее преследовать, тревожить, волновать ее воображение?.. О, я тебя хорошо знаю! Послушай, если ты хочешь, чтоб я тебе верила, то приезжай через неделю в Кисловодск; послезавтра мы переезжаем
туда. Княгиня остается здесь дольше. Найми квартиру рядом; мы будем жить в большом доме близ источника, в мезонине; внизу княгиня Лиговская,
а рядом есть дом того
же хозяина, который еще не занят… Приедешь?..
Только два больших тома «Histoire des voyages», [«История путешествий» (фр.).] в красных переплетах, чинно упирались в стену;
а потом и пошли, длинные, толстые, большие и маленькие книги, — корочки без книг и книги без корочек; все
туда же, бывало, нажмешь и всунешь, когда прикажут перед рекреацией привести в порядок библиотеку, как громко называл Карл Иваныч эту полочку.
— Э-эх! человек недоверчивый! — засмеялся Свидригайлов. — Ведь я сказал, что эти деньги у меня лишние. Ну,
а просто, по человечеству, не допускаете, что ль? Ведь не «вошь»
же была она (он ткнул пальцем в тот угол, где была усопшая), как какая-нибудь старушонка процентщица. Ну, согласитесь, ну «Лужину ли, в самом деле, жить и делать мерзости, или ей умирать?». И не помоги я, так ведь «Полечка, например,
туда же, по той
же дороге пойдет…».
«Мария
же, пришедши
туда, где был Иисус, и увидев его, пала к ногам его; и сказала ему: господи! если бы ты был здесь, не умер бы брат мой. Иисус, когда увидел ее плачущую и пришедших с нею иудеев плачущих, сам восскорбел духом и возмутился. И сказал: где вы положили его? Говорят ему: господи! поди и посмотри. Иисус прослезился. Тогда иудеи говорили: смотри, как он любил его.
А некоторые из них сказали: не мог ли сей, отверзший очи слепому, сделать, чтоб и этот не умер?»
У папеньки Катерины Ивановны, который был полковник и чуть-чуть не губернатор, стол накрывался иной раз на сорок персон, так что какую-нибудь Амалию Ивановну, или, лучше сказать, Людвиговну,
туда и на кухню бы не пустили…» Впрочем, Катерина Ивановна положила до времени не высказывать своих чувств, хотя и решила в своем сердце, что Амалию Ивановну непременно надо будет сегодня
же осадить и напомнить ей ее настоящее место,
а то она бог знает что об себе замечтает, покамест
же обошлась с ней только холодно.
— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил,
а уж после того мне объяснил, что не имел я права
туда ходить, потому что я такая
же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай: когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!
— Вы уж уходите! — ласково проговорил Порфирий, чрезвычайно любезно протягивая руку. — Очень, очень рад знакомству.
А насчет вашей просьбы не имейте и сомнения. Так-таки и напишите, как я вам говорил. Да лучше всего зайдите ко мне
туда сами… как-нибудь на днях… да хоть завтра. Я буду там часов этак в одиннадцать, наверно. Все и устроим… поговорим… Вы
же, как один из последних, там бывших, может, что-нибудь и сказать бы нам могли… — прибавил он с добродушнейшим видом.
— Нет, Василиса Егоровна, — продолжал комендант, замечая, что слова его подействовали, может быть, в первый раз в его жизни. — Маше здесь оставаться не гоже. Отправим ее в Оренбург к ее крестной матери: там и войска и пушек довольно, и стена каменная. Да и тебе советовал бы с нею
туда же отправиться; даром что ты старуха,
а посмотри, что с тобою будет, коли возьмут фортецию приступом.
Добро Алексей Иваныч: он за душегубство и из гвардии выписан, он и в господа бога не верует;
а ты-то что?
туда же лезешь?»
— То есть рядом с баней, — поспешно присовокупил Василий Иванович. — Теперь
же лето… Я сейчас сбегаю
туда, распоряжусь;
а ты бы, Тимофеич, пока их вещи внес. Тебе, Евгений, я, разумеется, предоставлю мой кабинет. Suum cuique. [Всякому свое (лат.).]
— Я
же говорил: пушки-то на Ходынке стоят,
туда и надо было идти и все испортить,
а мы тут сидели.
У него был второй ключ от комнаты, и как-то вечером, ожидая Никонову, Самгин открыл книгу модного, неприятного ему автора. Из книги вылетела узкая полоска бумаги, на ней ничего не было написано, и Клим положил ее в пепельницу,
а потом, закурив, бросил
туда же непогасшую спичку; край бумаги нагрелся и готов был вспыхнуть, но Самгин успел схватить ее, заметив четко выступившие буквы.
В отделение, где сидел Самгин, тяжело втиснулся большой человек с тяжелым, черным чемоданом в одной руке, связкой книг в другой и двумя связками на груди, в ремнях, перекинутых за шею. Покрякивая, он взвалил чемодан на сетку, положил
туда же и две связки,
а третья рассыпалась, и две книги в переплетах упали на колени маленького заики.
Гордость его страдала, и он мрачно обращался с женой. Когда
же, однако, случалось, что Илья Ильич спрашивал какую-нибудь вещь,
а вещи не оказывалось или она оказывалась разбитою, и вообще, когда случался беспорядок в доме и над головой Захара собиралась гроза, сопровождаемая «жалкими словами», Захар мигал Анисье, кивал головой на кабинет барина и, указывая
туда большим пальцем, повелительным шепотом говорил: «Поди ты к барину: что ему там нужно?»
«Куда „
туда же“? — спрашивал он мучительно себя, проклиная чьи-то шаги, помешавшие услышать продолжение разговора. — Боже! так это правда: тайна есть (
а он все не верил) — письмо на синей бумаге — не сон! Свидания! Вот она, таинственная „Ночь“!
А мне проповедовала о нравственности!»
— Ну, уж выдумают: труд! — с досадой отозвалась Ульяна Андреевна. — Состояние есть, собой молодец: только бы жить,
а они — труд! Что это, право, скоро все на Леонтья будут похожи: тот уткнет нос в книги и знать ничего не хочет. Да пусть его! Вы-то зачем
туда же!.. Пойдемте в сад… Помните наш сад!..
От этого сознания творческой работы внутри себя и теперь пропадала у него из памяти страстная, язвительная Вера,
а если приходила, то затем только, чтоб он с мольбой звал ее
туда же, на эту работу тайного духа, показать ей священный огонь внутри себя и пробудить его в ней, и умолять беречь, лелеять, питать его в себе самой.
— Это правда, — заметил Марк. — Я пошел бы прямо к делу, да тем и кончил бы!
А вот вы сделаете то
же, да будете уверять себя и ее, что влезли на высоту и ее
туда же затащили — идеалист вы этакий! Порисуйтесь, порисуйтесь! Может быть, и удастся.
А то что томить себя вздохами, не спать, караулить, когда беленькая ручка откинет лиловую занавеску… ждать по неделям от нее ласкового взгляда…
— И прекрасно, — перебила Татьяна Павловна, — и я тоже ей сто раз повторяла. Ведь он умрет
же до брака-то — все равно не женится,
а если деньги оставит ей в завещании, Анне-то, так ведь они
же и без того уже вписаны
туда и оставлены…
Действительно, Крафт мог засидеться у Дергачева, и тогда где
же мне его ждать? К Дергачеву я не трусил, но идти не хотел, несмотря на то что Ефим тащил меня
туда уже третий раз. И при этом «трусишь» всегда произносил с прескверной улыбкой на мой счет. Тут была не трусость, объявляю заранее,
а если я боялся, то совсем другого. На этот раз пойти решился; это тоже было в двух шагах. Дорогой я спросил Ефима, все ли еще он держит намерение бежать в Америку?
Гончарова.], поэт, — хочу в Бразилию, в Индию, хочу
туда, где солнце из камня вызывает жизнь и тут
же рядом превращает в камень все, чего коснется своим огнем; где человек, как праотец наш, рвет несеяный плод, где рыщет лев, пресмыкается змей, где царствует вечное лето, —
туда, в светлые чертоги Божьего мира, где природа, как баядерка, дышит сладострастием, где душно, страшно и обаятельно жить, где обессиленная фантазия немеет перед готовым созданием, где глаза не устанут смотреть,
а сердце биться».
По дороге от Паарля готтентот-мальчишка, ехавший на вновь вымененной в Паарле лошади, беспрестанно исчезал дорогой в кустах и гонялся за маленькими черепахами. Он поймал две: одну дал в наш карт,
а другую ученой партии, но мы и свою сбыли
туда же, потому что у нас за ней никто не хотел смотреть,
а она ползала везде, карабкаясь вон из экипажа, и падала.
Однако нам объявили, что мы скоро снимаемся с якоря, дня через четыре. «Да как
же это? да что ж это так скоро?..» — говорил я, не зная, зачем бы я оставался долее в Луконии. Мы почти все видели; ехать дальше внутрь — надо употребить по крайней мере неделю, да и здешнее начальство неохотно пускает
туда.
А все жаль было покидать Манилу!
Мы шли, шли в темноте,
а проклятые улицы не кончались: все заборы да сады. Ликейцы, как тени, неслышно скользили во мраке. Нас провожал тот
же самый, который принес нам цветы. Где было грязно или острые кораллы мешали свободно ступать, он вел меня под руку, обводил мимо луж, которые, видно, знал наизусть. К несчастью, мы не
туда попали, и, если б не провожатый, мы проблуждали бы целую ночь. Наконец добрались до речки, до вельбота, и вздохнули свободно, когда выехали в открытое море.
Точно несколько львов и тигров бросаются, вскакивают на дыбы, чтоб впиться один в другого, и мечутся кверху,
а там вдруг целой толпой шарахнулись вниз — только пыль столбом стоит поверх, и судно летит
туда же за ними, в бездну, но новая сила толкает его опять вверх и потом становит боком.
Завтра снимаемся с якоря и идем на неделю в Нагасаки,
а потом, мимо корейского берега, к Сахалину и далее, в наши владения. Теперь рано
туда: там еще льды. Здесь даже, на южном корейском берегу, под 34-м градусом ‹северной› широты, так холодно, как у нас в это время в Петербурге, тогда как в этой
же широте на западе, на Мадере например, в январе прошлого года было жарко. На то восток.
Японцы тут ни о каких переговорах не хотели и слышать,
а приглашали немедленно отправиться в городок Симодо, в бухте того
же имени, лежащей в углу огромного залива Иеддо, при выходе в море.
Туда, по словам их, отправились и уполномоченные для переговоров японские чиновники.
Туда же чрез несколько дней направилась и «Диана». В этой бухте предстояло ей испытать страшную катастрофу.
И парусное судно, обмотавшись веревками, завесившись парусами, роет
туда же, кряхтя и охая, волны;
а чуть задует в лоб — крылья и повисли.
—
А зачем «сохрани»? — все тем
же шепотом продолжал Иван, злобно скривив лицо. — Один гад съест другую гадину, обоим
туда и дорога!
— Да ведь это
же вздор, Алеша, ведь это только бестолковая поэма бестолкового студента, который никогда двух стихов не написал. К чему ты в такой серьез берешь? Уж не думаешь ли ты, что я прямо поеду теперь
туда, к иезуитам, чтобы стать в сонме людей, поправляющих его подвиг? О Господи, какое мне дело! Я ведь тебе сказал: мне бы только до тридцати лет дотянуть,
а там — кубок об пол!
— Теперь слушай и понимай: через час вино придет, закуски, пироги и конфеты — все тотчас
же туда наверх. Этот ящик, что у Андрея,
туда тоже сейчас наверх, раскрыть и тотчас
же шампанское подавать…
А главное — девок, девок, и Марью чтобы непременно…
Как бы сговорившись, мы все разом сняли с себя котомки. Чжан Бао и Чан Лин выворотили пень, выбросили из-под него камни и землю,
а мы с Дерсу стащили
туда кости. Затем прикрыли их мхом,
а сверху наложили тот
же пень и пошли к реке мыться.
Участь тетенек-сестриц была решена. Условлено было, что сейчас после Покрова, когда по первым умолотам уже можно будет судить об общем урожае озимого и ярового, семья переедет в Заболотье. Часть дворовых переведут
туда же,
а часть разместится в Малиновце по флигелям, и затем господский дом заколотят.
Покуда производились описи да оценки, Струнниковы припрятали кой-какие ценности, без шума переправили их в Москву,
а вслед за тем и сами
туда же уехали.
Да и не одна Соловкина язвит, и Покатилова тоже. У самой дочка с драгуном сбежала,
а она
туда же, злоязычничает! Не успела усесться, как уже начала...
— Стой, кум! мы, кажется, не
туда идем, — сказал, немного отошедши, Чуб, — я не вижу ни одной хаты. Эх, какая метель! Свороти-ка ты, кум, немного в сторону, не найдешь ли дороги;
а я тем временем поищу здесь. Дернет
же нечистая сила потаскаться по такой вьюге! Не забудь закричать, когда найдешь дорогу. Эк, какую кучу снега напустил в очи сатана!
С каждым годом все чаще и чаще стали студенты выходить на улицу. И полиция была уже начеку. Чуть начнут собираться сходки около университета, тотчас
же останавливают движение, окружают цепью городовых и жандармов все переулки, ведущие на Большую Никитскую, и огораживают Моховую около Охотного ряда и Воздвиженки. Тогда открываются двери манежа,
туда начинают с улицы тащить студентов,
а с ними и публику, которая попадается на этих улицах.
Первые три недели актеры поблещут подарками,
а там начинают линять: портсигары на столе не лежат, часы не вынимаются,
а там уже пиджаки плотно застегиваются, потому что и последнее украшение — цепочка с брелоками — уходит вслед за часами в ссудную кассу.
А затем
туда же следует и гардероб, за который плачены большие деньги, собранные трудовыми грошами.
— Эх, Маша, Маша! И вы
туда же!.. Да, во — первых, я вовсе не пьяница;
а во — вторых, знаете ли вы, для чего я пью? Посмотрите-ка вон на эту ласточку… Видите, как она смело распоряжается своим маленьким телом, куда хочет,
туда его и бросит!.. Вон взвилась, вон ударилась книзу, даже взвизгнула от радости, слышите? Так вот я для чего пью, Маша, чтобы испытать те самые ощущения, которые испытывает эта ласточка… Швыряй себя, куда хочешь, несись, куда вздумается…»
— Ты у меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!.. Я о нем
же забочусь,
а у него пароходы на уме. Вот тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел меня. Ох, согрешил я с вами: один умнее отца захотел быть и другой
туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из меня вить… Я и тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю,
а вы…
Симон чуть не плакал. Он надеялся через женитьбу вырваться с мельницы,
а тут выходило так, что нужно было возвращаться
туда же со старою «молодой». Получился один срам. Оставалась последняя надежда на Замараева.
Мне случилось однажды, сидя в камыше на лодке с удочкой, услышать свист, похожий на отрывистый свист или крик погоныша, только не чистый,
а сиповатый; вскоре за тем выплыла из осоки болотная курица, и я подумал, что этот сиповатый крик принадлежит ей; потом, чрез несколько лет, я услышал точно такой
же сиповатый свист в камыше отдельного озерка; я послал
туда собаку, наверное ожидая болотной курицы, но собака выгнала мне погоныша, которого я и убил.
Как дорого стоил мне первенец мой!
Два месяца я прохворала.
Измучена телом, убита душой,
Я первую няню узнала.
Спросила о муже. — «Еще не бывал!»
— «Писал ли?» — «И писем нет даже».
— «
А где мой отец?» — «В Петербург ускакал».
— «
А брат мой?» — «Уехал
туда же».
— Завтра расскажете! Не робейте очень-то. Дай вам бог успеха, потому что я сам ваших убеждений во всем! Прощайте. Я обратно
туда же и расскажу Ипполиту.
А что вас примут, в этом и сомнения нет, не опасайтесь! Она ужасно оригинальная. По этой лестнице в первом этаже, швейцар укажет!
— Какая
же сумасшедшая? — заметил Рогожин. — Как
же она для всех прочих в уме,
а только для тебя одного как помешанная? Как
же она письма-то пишет
туда? Коли сумасшедшая, так и там бы по письмам заметили.
— Шишка и есть: ни конца ни краю не найдешь. Одним словом, двухорловый!..
Туда же, золота захотел!.. Ха-ха!.. Так я ему и сказал, где оно спрятано.
А у меня есть местечко… Ох какое местечко, Яша!.. Гляди-ка, ведь это кабатчик Ермошка на своем виноходце закопачивает? Он… Ловко. В город погнал с краденым золотом…
Домнушка знала свычаи Груздева хорошо, и самовар скоро появился в сарайной.
Туда же Домнушка уже сама притащила на сковороде только что испеченную в масле пшеничную лепешку, как любил Самойло Евтихыч: один бочок подрумянен,
а другой совсем пухлый.
— Сбесились наши старухи, — судачили между собой снохи из большесемейных туляцких домов. —
Туда же, беззубые, своего хлеба захотели!.. Теперь житья от них нет,
а там поедом съедят!
—
А наши-то тулянки чего придумали, — трещала участливо Домнушка. — С ног сбились, всё про свой хлеб толкуют. И всё старухи… С заводу хотят уезжать куда-то в орду, где земля дешевая. Право… У самих зубов нет,
а своего хлеба захотели, старые… И хохлушек
туда же подманивают,
а доведись до дела, так на снохах и поедут. Удумали!.. Воля вышла, вот все и зашевелились: кто куда, — объясняла Домнушка. — Старики-то так и поднялись, особенно в нашем Туляцком конце.